(ι) Идеологическая власть проистекает из человеческой потребностив поиске предельного смысла жизни, в разделении норми ценностей и участии в эстетических и ритуальных практикахвместе с другими. Мы, по-видимому, не способны обойтисьбез религии или более секулярных «измов». Я предпочитаю понятие«идеология» более аморфному понятию «культура». Религиозныесистемы смысла продолжат фигурировать и в этомтоме наряду с такими секулярными идеологиями, как патриархат,либерализм, социализм, фашизм, национализм, расизми инвайронментализм. Власть идеологических движений проистекаетиз нашей неспособности достичь уверенности в нашихзнаниях о мире. Мы заполняем пробелы и неопределенностиубеждениями, которые сами по себе не являются научнопроверяемыми, но которые воплощают наши надежды и страхи.Никто не может доказать существование бога или жизнеспособностьсоциалистического или исламистского будущего.Идеологии становятся особенно необходимыми во время кризисов,когда старые институционализированные идеологиии практики выглядят уже неработающими, а у предложенныхальтернатив нет послужного списка. В такие времена мы наиболее восприимчивы к власти идеологов, которые предлагают нам правдоподобные, но непроверенные теории мира.
    В предыдущих томах я провел различие между трансцендентнымии имманентными идеологиями. Трансцендентные идеологии наиболее амбициозны. Они пробиваются интерстициально между существующими институтами, привлекая сторонников из многих различных сетей власти и создавая свои собственные сети, такие как новые религии, или фашизм, или зеленые инвайронменталистские движения, среди многих других. Имманентные идеологии усиливают эмоциональную и моральную солидарность существующих сетей власти. Некоторые идеологии объединяют и то и другое. Расизм выходит за пределыклассовых различий и в то же время объединяет белуюрасу, как мы увидим в главе 2. Макс Вебер (в Gerth and Mills1946: 280) описал великие идеологии мира при помощи метафоры:идеи, создающие «образы мира», утверждал он, выступаютстрелочником (регулировщиком) истории, переводящим еес одного пути на другой. Это верно для трансцендентных и имманентных идеологий.
    В статье «Переосмысливая источники социальной власти:ответ критикам» сборника «Анатомия власти» (Mann 2006: 346)я выделяю третий тип, обозначающий минимальное присутствие автономной идеологической власти, — институционализированные идеологии. Они часто скрыты внутри институтов, которыеобычно воспринимаются как само собой разумеющиесяили даже всего лишь как скрывающиеся в подсознании. По этой причине они консервативны, одобряют ценности, нормы и ритуалы, которые служат охране существующего социального порядка.Они зачастую обнаруживаются в очень стабильных обществах, таких как Запад в период с 1950-х по 198o-e гг., в то время как трансцендентные и имманентные идеологии являются ответом на социальную нестабильность и кризисы. Патриархат—прекрасный пример институционализированной идеологии, в течение долгого времени принимаемой в качестве само собой разумеющейся, остающейся прочной даже под огнем атак. Это то, что марксисты традиционно рассматривали в качествеидеологической власти, поскольку полагали, что социальноеизменение объясняется материальным уровнем общества. Я такне считаю.
    Могущественные идеологии представляют собой мостикмежду разумом, моралью и эмоциями. Они обладают смысломдля их приверженцев, но также требуют слепой веры и эмоциональнойверности. В них должна быть доля правдоподобия,поскольку в противном случае идеология не распространится,но понимание того, что это имеет смысл, трогает нас моральнои эмоционально в той же степени, в какой трогает и научно. Какутверждает Джек Снайдер (Snayder 2005), это имеет важное последствие,согласно которому группы, проникнутые идеологическимзапалом, более сильны, чем те, у кого этот запал отсутствует.Основными маркерами наличия идеологии выступаютпретензии на тотальное объяснение общества и лучшего (частоутопического) будущего, а также наделение людей и их практиккачествами добра и зла. Это сочетание делает возможными жертвенность, и насилие. Первыми двумя типами идеологической власти обычно овладевают авангардные движения, концентрирующиеся на молодом поколении, с харизматическими лидерами и решительными, страстными активистами. Я долженпризнаться в определенной степени предвзятости противнаиболее могущественных идеологий, предпочитая более прагматичныеи компромиссные решения социальных проблем.
    Следует ли рассматривать науку в качестве основной идеологиисовременной цивилизации? Шредер (Schroeder 2007,2011) полагает, что нет, но он утверждает, что в отличие от всехпредшествующих цивилизаций движимая технологиями наука,быстро совершающая открытия, теперь доминирует над всемиидеологиями. Наука, справедливо отмечает он, это не вопросверы, речь идет о точном знании, чьи открытия могут быть воспроизведеныи усовершенствованы через стандартизированныетехнологии исследования. Наука, утверждает Эрнест Геллнер,весьма отличается от всех прежних форм философии природы,поскольку она действительно способна трансформировать материальныймир и великолепно с этим справляется путем сериитрансформаций социального и природного мира, чрезвычайноувеличивая коллективную власть человеческих существво благо или во зло. В этом томе я особенно подробно буду рассматриватьтрансформации, вызванные второй промышленнойреволюцией. К тому же наука также отличается от настоящихидеологий в своем стремлении к исключению эмоций. Крометого, она всегда может подвергнуться холодному научномуопровержению в отличие от идеологий. Сами ученые обычноуверены в этом и потому в отличие от шарлатанов редко стремятсяк управлению нашим послушанием. Шредер признает,что относительная автономия науки также населяет скорееутонченную профессиональную элиту и исследовательские институтыс практически отсутствующей способностью к мобилизацииобщественных движений. Однако последствие этогосостоит в том, что современные наука и технология создают великиетехнологии власти, но обычно на службе у других. Например, в своей выдающейся работе над ядерной энергией наука подчинялась тем, кто обладает экономической, политической и военной властью. Именно поэтому я не могу по-настоящемупринять представления Шредера о том, что наука выступаеттретьей основной автономной структурой современных обществнаряду с двумя другими, выделяемыми им,—рыночным капитализмоми государством. Наука действительно является отличной,аномальной среди прочих форм знания. Она создает возможностидля увеличения коллективной власти человеческихгрупп, но сама обладает очень малой дистрибутивной властью,поскольку состоит на службе у тех, кто обладает прочими источникамисоциальной власти. Это усложняет мою модель власти, но, в свою очередь, общества всегда еще сложнее наших теорий.
    Идеологии (и наука) обладают очень диффузной и экстенсивной географической логикой: они не ограничены военными или экономическими сетями взаимодействия, поскольку могут распространяться повсюду, где люди общаются друг с другом.Это приводит к революционным, или эмансипационным, качествам идеологии, ощущению высвобождения из локальных структур власти, более повседневной свободы мысли. Однако диффуз-ность идеологии также придает ей открытость, поскольку идеии ценности из одной местной традиции или исторической цивилизациисмешиваются со своими аналогами из других. В историческойперспективе для идеологий также характерна динамика,которая весьма схожа с прерывистым равновесием.Существующие структуры власти создают свои собственныеидеологии, которые постепенно институционализируются в качестверутины в жизни и верованиях их приверженцев, хотяпостоянно присутствуют диссидентствующие субкультуры. Когдаэта идеология представляется более неспособной объяснятьто, что происходит в социальной среде, период идеологическогоброжения может создать новую и могущественную идеологию,приверженцы который затем изменят (или попытаютсяизменить) общество фундаментальным образом. Но большинстволюдей не могут интенсивно жить на идеологическом уровнев течение достаточно долгого промежутка времени, и тогдаэта идеология превращается в то же самое, что и предшествующаяей,—в институционализированное оправдание повседневнойжизни и скорее прагматичного поведения социальныхакторов.








Объекты чувств и ум
    Мы не исследуем себя; мы просто следуем желаниям, пойманные в бесконечные циклы цепляния и опасений, желая сделать так, чтобы всё было так, как нам нравится. Что бы мы ни делали – мы хотим, чтобы это было лёгким для нас. Если мы больше не в состоянии получать комфорт и удовольствие, то мы становимся несчастными, возникают гнев и отвращение и мы страдаем, пойманные в ловушку нашего ума.
    В основном наше мышление следует за объектами чувств, и, куда бы мысль ни вела нас, мы следуем за ней. Однако мышление и мудрость – это разные вещи. При наличии мудростиум остаётся спокойным, неподвижным и мы просто осведомлены, просто констатируем проис-ходящее. Обычно, когда появляются объекты чувств, то мы думаем о них, зацикливаемся наних, рассуждаем вновь и вновь и беспокоимся о них. Однако ни один из этих объектов не явля-ется самостоятельно существующим – все они непостоянны, не способны дать удовлетворениеи пусты. Просто нарежьте их на составные части и проанализируйте в соответствии с этимитремя общими характеристиками. Когда вы снова сядете медитировать, они снова появятся, но просто продолжайте наблюдать за ними, следите за ними.
    Эта практика напоминает уход за буйволом и рисовым полем. Ум подобен буйволу, который хочет съесть рисовые ростки – объекты чувств, а «тот, кто знает» является его владельцем. Рассмотрим это сравнение. Когда вы пасёте буйвола, вы отпускаете его бродить свободно,но продолжаете следить за ним. Вы не пребываете в беспечности. Если он подходит слишком близко к рисовым росткам, то вы кричите на него, и он отходит назад. Если он упрямый и неповинуется вашему приказу, то вы берёте палку и бьёте его. Не засыпайте днём и не пускайтевсё на самотёк. Если вы так поступите, то у вас наверняка не останется рисовых ростков.
    Когда вы наблюдаете за своим умом, «тот, кто знает» постоянно всё замечает. Как гово-рится в суттах, «тот, кто наблюдает за своим умом, сможет избежать сетей злого Мары». Ум– это ум, но кем является тот, кто наблюдает за ним? Ум – это одно, «тот, кто знает» – дру-гое. Одновременно в уме присутствуют и мыслительный процесс, и знающий. Узнайте ум – узнайте, какой он, когда встречается с объектами чувств, и какой он, когда отделён от них. Когда «тот, кто знает» наблюдает ум таким образом, возникает мудрость. Если он встречаетсяс объектом, он привлекает его, как ростки буйвола. Куда бы он ни шёл, вы должны следить заним. Когда он приближается к рисовым росткам – кричите на него. Если он не подчинится – ударьте его палкой.
    Когда ум испытывает чувственный контакт, он хватается за него. Когда он хватается,«тот, кто знает» должен его учить – объяснять, что такое хорошо и что такое плохо, указываяна работу причины и следствия, показывая, что всё, за что он держится, будет давать нежела-тельные результаты, пока ум не станет рассудительным, пока он не отпустит. Тренируясь таким образом, мы добьёмся результата, и ум станет спокойным.
    Будда учил нас успокоить всё и лечь, но не как корова или буйвол, а сознательно и осознанно. Для того чтобы мы это поняли, он учил нас много практиковать, развиваться, твёрдо придерживаться принципов Будды, Дхаммы и Сангхи и применять их непосредственнов нашей жизни.
    С самого начала я практиковал так. При обучении своих учеников я учу так. Мы хотимвидеть истину не в книге и не как абстрактный идеал, а в наших умах. Если ум ещё не свобо-ден, размышляйте о причинах и следствиях каждой ситуации – до тех пор, пока ум ясно их неувидит и не сможет освободиться от своей собственной обусловленности. Когда ум снова при-вязывается, исследуйте каждую новую ситуацию – не прекращайте рассматривать её, удержи-вать на ней внимание, возвращаться к ней. Тогда привязанность нигде не сможет найти опоры. Таким образом практиковал я сам.
    Если вы практикуете так, то сможете обрести истинное спокойствие даже при активнойдеятельности, в окружении чувственных объектов. Поначалу, когда вы работаете над своимумом и приходят чувственные объекты, вы цепляетесь за них или избегаете их. Поэтому вывстревожены, не умиротворены. Когда вы сидите в медитации и не хотите иметь чувственныхконтактов, не хотите даже думать, то само это «нехотение» является желанием. Чем больше выборетесь со своим мышлением, тем сильнее оно становится. Просто забудьте об этом и про-должайте практиковать. Когда вы вступаете в контакт с чувственными объектами, созерцайтенепостоянство, неспособность принести удовлетворение, отсутствие личности. Разложите всёпо этим трём полочкам, представьте всё в соответствии с этими тремя категориями и продол-жайте рассматривать.