Идеологическая власть проистекает из человеческой потребности в поиске предельного смысла жизни, в разделении норм и ценностей и участии в эстетических и ритуальных практиках вместе с другими. Мы, по-видимому, не способны обойтись без религии или более секулярных "измов". Я предпочитаю понятие "идеология" более аморфному понятию "культура". Религиозные системы смысла продолжат фигурировать и в этом томе наряду с такими секулярными идеологиями, как патриархат, либерализм, социализм, фашизм, национализм, расизм и инвайронментализм. Власть идеологических движений проистекает из нашей неспособности достичь уверенности в наших знаниях о мире. Мы заполняем пробелы и неопределенности убеждениями, которые сами по себе не являются научно проверяемыми, но которые воплощают наши надежды и страхи. Никто не может доказать существование бога или жизнеспособность социалистического или исламистского будущего. Идеологии становятся особенно необходимыми во время кризисов, когда старые институционализированные идеологии и практики выглядят уже неработающими, а у предложенных альтернатив нет послужного списка. В такие времена мы наиболее восприимчивы к власти идеологов, которые предлагают нам правдоподобные, но непроверенные теории мира.

В предыдущих томах я провел различие между трансцендентнымии имманентными идеологиями. Трансцендентные идеологии наиболее амбициозны. Они пробиваются интер-стициально между существующими институтами, привлекаясторонников из многих различных сетей власти и создавая своисобственные сети, такие как новые религии, или фашизм, илизеленые инвайронменталистские движения, среди многих других.Имманентные идеологии усиливают эмоциональную и моральнуюсолидарность существующих сетей власти. Некоторые9идеологии объединяют и то и другое. Расизм выходит за пределыклассовых различий и в то же время объединяет белуюрасу, как мы увидим в главе 2. Макс Вебер ( в Gerth and Mills1946: 280 ) описал великие идеологии мира при помощи метафоры:идеи, создающие «образы мира», утверждал он, выступают стрелочником ( регулировщиком ) истории, переводящим ее с одного пути на другой. Это верно для трансцендентных и имманентных идеологий.

В статье «Переосмысливая источники социальной власти:ответ критикам» сборника «Анатомия власти» ( Mann 2006: 346 )я выделяю третий тип, обозначающий минимальное присутствие автономной идеологической власти, — институционализированные идеологии. Они часто скрыты внутри институтов, которые обычно воспринимаются как само собой разумеющиеся или даже всего лишь как скрывающиеся в подсознании. По этойпричине они консервативны, одобряют ценности, нормы и ритуалы,которые служат охране существующего социального порядка.Они зачастую обнаруживаются в очень стабильных обществах,таких как Запад в период с 1950-х по ig8o-e гг., в то времякак трансцендентные и имманентные идеологии являются ответомна социальную нестабильность и кризисы. Патриархат—прекрасный пример институционализированной идеологии,в течение долгого времени принимаемой в качестве самособой разумеющейся, остающейся прочной даже под огнем атак.Это то, что марксисты традиционно рассматривали в качествеидеологической власти, поскольку полагали, что социальноеизменение объясняется материальным уровнем общества. Я так не считаю.

Могущественные идеологии представляют собой мостик между разумом, моралью и эмоциями. Они обладают смысломдля их приверженцев, но также требуют слепой веры и эмоциональнойверности. В них должна быть доля правдоподобия,поскольку в противном случае идеология не распространится,но понимание того, что это имеет смысл, трогает нас моральнои эмоционально в той же степени, в какой трогает и научно. Какутверждает Джек Снайдер ( Snayder 2005 ), это имеет важное последствие согласно которому группы, проникнутые идеологическим запалом, более сильны, чем те, у кого этот запал отсутствует.Основными маркерами наличия идеологии выступают претензии на тотальное объяснение общества и лучшего ( часто утопического ) будущего, а также наделение людей и их практик качествами добра и зла. Это сочетание делает возможными жертвенность, и насилие. Первыми двумя типами идеологической власти обычно овладевают авангардные движения, концентрирующиеся на молодом поколении, с харизматическими лидерами и решительными, страстными активистами. Я долженпризнаться в определенной степени предвзятости противнаиболее могущественных идеологий, предпочитая более прагматичныеи компромиссные решения социальных проблем.

Следует ли рассматривать науку в качестве основной идеологиисовременной цивилизации? Шредер ( Schroeder 2007,2011 ) полагает, что нет, но он утверждает, что в отличие от всех предшествующих цивилизаций движимая технологиями наука, быстро совершающая открытия, теперь доминирует над всеми идеологиями. Наука, справедливо отмечает он, это не вопросверы, речь идет о точном знании, чьи открытия могут быть воспроизведеныи усовершенствованы через стандартизированныетехнологии исследования. Наука, утверждает Эрнест Геллнер,весьма отличается от всех прежних форм философии природы,поскольку она действительно способна трансформировать материальныймир и великолепно с этим справляется путем сериитрансформаций социального и природного мира, чрезвычайноувеличивая коллективную власть человеческих существво благо или во зло. В этом томе я особенно подробно буду рассматриватьтрансформации, вызванные второй промышленнойреволюцией. К тому же наука также отличается от настоящихидеологий в своем стремлении к исключению эмоций. Крометого, она всегда может подвергнуться холодному научномуопровержению в отличие от идеологий. Сами ученые обычноуверены в этом и потому в отличие от шарлатанов редко стремятсяк управлению нашим послушанием. Шредер признает, что относительная автономия науки также населяет скорее утонченную профессиональную элиту и исследовательские институты с практически отсутствующей способностью к мобилизации общественных движений. Однако последствие этогосостоит в том, что современные наука и технология создают великиетехнологии власти, но обычно на службе у других. Например,в своей выдающейся работе над ядерной энергией наукаподчинялась тем, кто обладает экономической, политическойи военной властью. Именно поэтому я не могу по-настоящему принять представления Шредера о том, что наука выступает третьей основной автономной структурой современных обществ наряду с двумя другими, выделяемыми им, — рыночным капитализмом и государством. Наука действительно является отличной,аномальной среди прочих форм знания. Она создает возможностидля увеличения коллективной власти человеческихгрупп, но сама обладает очень малой дистрибутивной властью,поскольку состоит на службе у тех, кто обладает прочими источникамисоциальной власти. Это усложняет мою модель власти, но, в свою очередь, общества всегда еще сложнее наших теорий.

Идеологии ( и наука ) обладают очень диффузной и экстенсивной географической логикой: они не ограничены военными или экономическими сетями взаимодействия, поскольку могут распространяться повсюду, где люди общаются друг с другом. Это приводит к революционным, или эмансипационным, качествам идеологии, ощущению высвобождения из локальных структур власти, более повседневной свободы мысли. Однако диффуз-ность идеологии также придает ей открытость, поскольку идеии ценности из одной местной традиции или исторической цивилизациисмешиваются со своими аналогами из других. В исторической перспективе для идеологий также характерна динамика, которая весьма схожа с прерывистым равновесием. Существующие структуры власти создают свои собственные идеологии, которые постепенно институционализируются в качестве рутины в жизни и верованиях их приверженцев, хотя постоянно присутствуют диссидентствующие субкультуры. Когда эта идеология представляется более неспособной объяснять то, что происходит в социальной среде, период идеологического брожения может создать новую и могущественную идеологию, приверженцы который затем изменят ( или попытаются изменить ) общество фундаментальным образом. Но большинстволюдей не могут интенсивно жить на идеологическом уровнев течение достаточно долгого промежутка времени, и тогдаэта идеология превращается в то же самое, что и предшествующаяей,—в институционализированное оправдание повседневнойжизни и скорее прагматичного поведения социальныхакторов.

Манн М. - Источники социальной власти. Том 3. Глобальные империи и революция, 1890-1945 годы [пер. Карасева Д.]

к Программе "Пространство смыслов"