Экономическая власть проистекает из человеческой потребности в добыче, трансформации, распределении и потреблении продуктов природы. Экономические отношения могущественны, поскольку они объединяют интенсивную мобилизацию труда с очень экстенсивной циркуляцией капитала, торговли и производственных цепей, представляя собой комбинацию интенсивной и экстенсивной, а также авторитетной и диффузной власти. Первый тип из каждой пары типов власти сосредоточен на производстве, второй — на рынке. Экономические отношения власти наиболее рутинно проникают в жизнь большинства людей: многие из нас работают в течение примерно трети каждого дня. В отличие от военной власти экономика редко приносит стремительные или драматические социальные изменения. Они скорее медленные, кумулятивные и в конечном итоге глубокие.

Основной организацией экономической власти в Новое время стал промышленный капитализм.

Индустриализацией называют рост разделения труда и развитие промышленных инструментов и технологии.

    Капитализм обладает тремя отличительными особенностями: (1) он наделяет частной собственностью на большую часть экономических ресурсов лишь немногих; (2) подавляющая часть рабочих лишена собственности и распоряжается только своими трудовыми навыками, но формально свободна продавать свой труд на открытом рынке; (3) капитализм рассматривает все средства производства, включая труд, в качестве рыночных товаров, а это означает, что все четыре основные рыночные формы — капитал, труд, производство и потребление — обмениваются друг на друга на рынке.


    В центре капиталистических «производственных отношений» (опять термин Маркса) находятся социальные классы, группы с общим отношением к ресурсам экономической власти. Классы играют очень важную роль во всех человеческих обществах, включая наши собственные. Социологи приложили массу усилий, пытаясь точно определить, какие роды деятельности и виды домохозяйств характерны для того или иного класса. Это неуместная изобретательность, поскольку профессии чрезвычайно различаются и многие люди обладают, как это обозначил Райт (Wright 1985), «противоречивыми классовыми позициями», например, многие обладают прекрасными навыками, но у них нет капитала и лишь немного власти в экономических организациях; другие обладают высокой организационной властью, но не капиталом. Поэтому я буду определять классы в широких общепринятых категориях. Таким образом, естественно, что классы обладают очень расплывчатыми границами. Чтобы стать реальными социальными акторами, им необходимы два свойства, обозначенные Марксом: быть классом «в себе», что определяется в терминах объективных отношений к средствам производства, но также быть классом «для себя», обладающим определенной степенью коллективной организации.

    С определением его капиталистического класса, обладающего основными средствами производства и обычно демонстрирующего явную общую волю и эффективную организацию для защиты своих привилегий, нет никаких проблем, хотя низшие слои собственников сливаются с тем, что Маркс называет мелкой буржуазией. Верхние слои этого класса сливаются со стратами хорошо оплачиваемых, но обычно не обладающих капиталом менеджеров и профессионалов.
Крестьянство относительно не проблематично, чего нельзя сказать о рабочем классе.

    В той степени, в какой он ( рабочий класс ) существует, он требует не только твердого ядра подчиненных рабочих, в прошлом работников физического труда («синих воротничков»), но и существования рабочего движения, отстаивающего их интересы. Наиболее сильным рабочим движениям удается также привлечь на свою сторону крестьян и нижние слои «белых воротничков».

Что касается среднего класса, то здесь все еще менее очевидно: «люди среднего достатка» обладали очень различающимися политическими позициями и организациями

Как и в повседневном использовании для обозначения средних классов я предпочитаю множественное число, когда хочу подчеркнуть их разнообразие.

    Классы обычно включают в себя различные фракции. Я буду выделять финансовый капитал как отдельную фракцию капиталистического класса. Рабочий и средние классы более регулярно подвержены разделению на секции и сегменты. Секционные коллективы появляются, когда высококвалифицированные отрасли или рабочие организуются, но исключительно для защиты своих узких интересов, а не интересов класса в целом. Многие профсоюзы и профессиональные ассоциации организованы на такой базе. Классы и секционные акторы организуются горизонтально, на присущем им уровне стратификации, иерархически отделенном от других. Поэтому капиталисты стоят над рабочими, высококвалифицированные рабочие — над неквалифицированными, врачи — над медсестрами, которые, в свою очередь, стоят над больничными уборщиками.

    А вот сегменты организованы вертикально, обычно объединяя в промышленности всех работников фирмы. Работодатели, нуждающиеся в опытных работниках с особыми навыками, могут предложить им «золотые цепи» пенсий или медицинского страхования, чтобы удержать их. Это отделяет их от других рабочих того же класса или секции где бы то ни было. Подобным образом нации отделяют друг от друга рабочих из разных стран. С приходом глобализации и национального гражданства национальная идентичность разделяет и ослабляет потенциал классового действия.


    Капиталистический класс часто обладает двумя идентичностями — транснациональной и национальной. Напротив, американские и мексиканские рабочие могли бы в принципе рассматриваться как часть транснационального рабочего класса, но американские рабочие обладают высокими привилегиями в силу своей национальности и рассматривают это как нечто намного более важное для них, чем любая классовая солидарность с мексиканцами. Действительно, во многих отношениях американцы «стоят над» мексиканцами, эксплуатируя их в квазиклассовых отношениях (хотя профсоюзы будут отрицать это).

    Классы, секции и сегменты пересекаются и ослабляют друг друга. Чем сильнее секции и сегменты, тем слабее классовые идентичности, и наоборот.


    Одним из традиционных аспектов американской идеологии считается преуменьшение важности экономического перераспределения. Как показывают опросы общественного мнения, американцы считают, что простому человеку независимо от его происхождения легче добиться успеха в Соединенных Штатах, чем в других развитых странах. Предполагается, что высокая социальная мобильность смягчает издержки глубокого неравенства. Однако это предположение ошибочно. Силами ОЭСР (OECD 2010: глава 5) в 12 странах были проведены исследования взаимосвязи богатства отцов и сыновей, которая в США оказалась гораздо сильнее, чем в Дании, Австралии, Норвегии, Финляндии, Канаде, Швеции, Германии и Испании, а немного сильнее, чем во Франции. Лишь в Италии и Великобритании социальная мобильность была немного ниже, чем в Соединенных Штатах. В США преимущества, связанные с высоким экономическим статусом родителей, наследуются детьми не менее чем в 47% случаев против 17% в Австралии и 19% — в Канаде. Последние две страны занимаются тем, что американцы приписывают Соединенным Штатам: компенсируют имущественное неравенство высокой социальной мобильностью. В действительности США поступают наоборот: они усиливают неравенство, делая его наполовину наследуемым. Разумеется, это больше относится к мужчинам. Учитывая важность гендерного равенства на американском рынка труда (что отмечалось в главе 5) женщины в США имеют более высокую социальную мобильность.

    Неравенство между странами по-прежнему превосходит неравенство между людьми, живущими в одной стране. Согласно мировым оценкам, место рождения человека определяет 60% его дохода, тогда как унаследованная классовая позиция —лишь 20% (Milanovic 2010). Вашу судьбу по большей части решает удачное происхождение, поэтому так много выходцев из стран глобального Юга рискуют жизнями, пытаясь попасть в страны глобального Севера.

    Различия между фирмами гораздо существеннее, чем разница в положении внутри каждой из них. Питер Тиль.